"Я не буду больше предаваться с ним греху..."
Солнце заливает двор, но здесь, под каменными сводами, всегда прохладно, сыро и полутемно. Петр в очередной раз тыкает пером в старинную чернильницу. Чернила брызгают из-под пера и заливают бумагу, все пальцы уже в фиолетовых пятнах. Он мог бы выбрать менее маркий способ, конечно – но он нарочно так решил. Его руки, привыкшие к "Скримеру", плохо справляются с пером. А смысл епитимьи, наложенной им на самого себя, именно в том, чтобы было трудно.
"Я больше не буду делить с ним постель..."
Петр едва может поверить, что до такого дошло – что ему приходится писать вот такое. И кто его до этого довел? Мальчишка, вампир, безбожник. Петр начал с того, что собирался прикончить его – и сделал бы это, не вмешайся Абель Найтроуд, любитель совать нос не в свое дело. И вот теперь... Петру приходится расплачиваться.
Ну да, сперва оказалось, что мальчишку нужно не убивать, а защищать, потому что он посланник Императрицы к герцогине Миланской. Но вот в какой момент Петр понял, что делает это не по велению долга, а потому... потому что действительно хочет его защитить? Когда он смотрел на мальчишку, съежившегося на дне катера под лучами солнца? Или когда тащил его на себе – почти невесомого? Или закрывал его собой?
Можно было бы сказать, что Петру просто стало жалко вложенных в его защиту сил, если бы...
Если бы несколько месяцев спустя Йон Фортуна не объявился бы в Ватикане, в роли официального посланника. И защищать его уже не нужно было... однако самоуверенный вампирчик с вечно грустными глазами имел наглость вести себя с Петром так, словно они практически друзья.
"Я больше не буду делать с ним это..."
Лист исписанной сверху до низу бумаги падает на пол, а Петр берет следующий. И в этот короткий промежуток, когда все его усилия не направлены на то, чтобы аккуратно вывести очередную фразу, он успевает вспомнить: широко распахнутые глаза, тонкие руки, обвивающие его шею... Йон казался таким хрупким, что Петр никогда бы не решился...
Но дерзкие глаза усмехаются ему совсем по-взрослому.
- Не бойся. Ты меня не сломаешь.
Он никогда не думал, что Йон может быть таким. Одновременно вихрь и обволакивающий туман. Способный ни в чем не уступить Петру. По ночам, когда Йон с ним, Петру не удается вспомнить, каким греховным делом он занимается. Раскаяние приходит утром.
"Я больше не допущу отношений с ним..."
- Что ты делаешь?
Шаги такие легкие, что Петр даже не слышал их, пока они совсем не приблизились. Йон стоит в тени, в той части комнаты, куда не достигает солнце, а темный плед закрывает его плечи и голову, как плащ.
Этого еще не хватало. Петр тянется за листками, но маленькая рука оказывается быстрее. Глаза мальчишки опасно суживаются, скользя по строчкам.
- Интересно. А *его* мнение по этому поводу ты спросил?
Каким-то образом при своем совсем невеликом росте он умудряется смотреть на Петра сверху вниз. И это высокомерие, смешанное с его уязвимостью и с памятью о том, как страстно он отдавался Петру этой ночью, опьяняет.
Петр вздыхает и виновато смотрит на него.
- Вот именно, - говорит Йон и разрывает исписанные листки на мелкие клочья.